Окна дома семьи Уткиных — того самого, где 1 мая люди в масках проводили обыск, выходят на стройку. У ворот нет камеры видеонаблюдения или хотя бы просто злой собаки. Да и сами ворота Нина Павловна, жена опального мэра, судя по всему, не часто запирает. Среди коттеджей Портпоселка этот дом выглядел бы бедным братцем. Но он построен даже не в Портпоселке. Дом человека, которого подозревают в вымогательстве 150 млн рублей.
Нина Павловна Уткина за последние два месяца сильно похудела. Как любая жена, муж которой попал в беду. Как любая жена больше всего она переживает о его здоровье, о том, все ли продукты из передачи до него дошли, о том, как не сказать на свидании лишнего, чтобы не спровоцировать сердечный приступ. Это «лишнее» она уносит с собой домой. Только самым близким друзьям и детям она может рассказать, как после ареста практически все без исключения люди, называвшие себя его друзьями, перестали с ней общаться. Никто больше не звонит и не приходит. Ничего личного. Просто от Уткиных стараются держаться подальше, чтобы, не дай бог, кто чего не подумал.
Мужа за эти два месяца Нина Павловна видела всего два раза.
— Одно наше свидание длилось 20минут, другое — 40, — рассказывает она «ПС». — Говорили, конечно, ни о чем. Растеряны оба были, не готовы. Все получилось спонтанно. Я была на допросе, когда стало ясно, что есть возможность повидать Николая Дмитриевича. Первым делом он спросил: «Как народ?». Он и в письмах, которые через адвоката передает, просит узнать, как продвигается строительство храма и ремонт дорог. Мне порой обидно: не про семью первым делом спросит, а про город… А ведь ему сейчас нужно о себе думать. Ему необходимо тщательное обследование. Ведь кроме операции на сердце он перенес много чего. У него язва желудка, после Китая был гепатит В… А сейчас он даже лекарства, необходимые ему, не все получает.
— Вы говорили об этом следователям?
— Я пишу ходатайства об изменении меры пресечения, а толку нет. Мне говорят: «У него такая статья — взятка 150 миллионов. Не положено». Но ведь можно его на обследование проводить с охраной! Областная Дума написала ходатайство, уполномоченный по правам человека вместе с оперировавшим врачом — все бесполезно.
Заключенные имеют право на прогулки, на телефонные звонки. А он — нет. Николай Дмитриевич хотел пообщаться с семьей по телефону — поговорить с каждым из нас отдельно. Не разрешили. У меня такое чувство, что он не просто мешает кому-то, его прямо уничтожить хотят, сломать. Ему предлагали сознаться. Пока он держится. Это ведь очень тяжело вытерпеть — постоянные допросы, увеличение срока содержания под стражей безо всякой мотивации. Мы ему сказали: «Держись. Ты у нас сильный. Ты выдержишь. Только не сдавайся».
— Вы ведь тоже ходите на допросы. Почему вы не отказались?
— Действительно, по 51 статье могу не отвечать на вопросы, касающиеся меня и моих близких. Но я была на допросе, потому что мне нечего скрывать, и я хочу знать, в чем обвиняют моего мужа.
— О чем вас спрашивают?
— Следователь спросил меня, почему Николай Дмитриевич мог пойти на такое, имея в виду взятку. А я убеждена, что не было этого. Когда он вернулся после больничного домой, я от него не отходила ни на шаг, ничего не давала ему делать. Не было никаких разговоров о взятке!
Он ведь совсем не может без дела сидеть, он работяга. С 9 лет он остался в семье единственным мужчиной. Они жили в землянке, и Коле пришлось своими руками строить дом. Он аккуратный, бережливый. Нас он никогда не баловал. Когда-то давно он купил мне машину — «Ниву-Шевроле». У меня заболевание суставов, а машина эта больше на мужчину рассчитана. Я ему сказала: «Давай купим мне иномарку с автоматической коробкой передач». Так нет ведь: «Нечего, это слишком дорого для нас. Да и что бы не говорили лишнего». А люди все равно говорят. И про наши несметные богатства, и про его апартаменты в тюрьме…
— Злые языки говорят, что взятка Уткину и Немых была нужна, чтобы обеспечить себе жизнь за границей.
— Да он даже в Самару отказался поехать жить и работать. Он без этого города жизни не представлял. Ему нужен был Тольятти. Такой человек. У нас двое детей, да нет, считай, четверо детей — еще муж дочери и жена сына. Трое внуков. Все тут, рядом.
— Вы когда-нибудь слышали от мужа о проекте застройки набережной компанией «СтройФинанс»?
-Я ни разу не слышала. От следователя я слышала, что якобы Бузюков — правильно фамилию помню? — дарил какое-то помещение мэрии. Мол, по документам получается, что он его дарил. А кто занимался подготовкой документов? — Немых и Ренц.
— Как вы относитесь к версии, что взятку могла требовать Наталья Немых, а Николай Уткин оказался втянутым в это против воли?
— Ему не раз говорили и в Тольятти, и в Самаре, что доведет она его, посадит. А он говорил, что она женщина неординарная, умная. Незаменимая. Она, кстати, была как-то у нас в гостях. Видела наш строительный пейзаж из окна. Ахнула: «Ну что ж вы так…» А мы вот так.
— Адвокаты мэра говорят, что до сих пор не предъявлено никаких доказательств: распечаток разговоров, записей. Это так?
— Да. Сейчас вот ждут какую-то распечатку. Но пока никаких доказательств не предъявлено. Говорят, якобы есть какие-то записи. На них где-то голос Уткина, где-то — голос Немых, но ничего конкретного нет. Зато взяткой они готовы считать все, что угодно.
— Например?
— Например, подарили ему друзья на день рождения дорогие часы. А силовики эти часы сочли вещественным доказательством. Но все же понимают, что так любую вещь можно назвать вещдоком и приобщить к делу.
— Как ваш муж реагирует на перспективу отстранения его от должности мэра?
— На последнем суде он был раздавлен. Ну, кроме того, что ему просто физически было плохо, его еще этот приговор о продлении срока раздавил. Он даже ничего не сказал — он просто не мог говорить. Он был как будто не здесь, такой отрешенный. Даже на меня не реагировал.
— Ходит много слухов, что его предупреждали. Мол, лучше уйти с этой должности добровольно. Вы слышали об этом?
— Да. Его предупреждали, что лучше уйти.
— Кто?
— Титов. Титов сказал ему: «Уйди. Уступи место другому человеку».
— Кого он имел в виду?
— Юрьева.
— Но сам Юрьев ни разу не подтверждал своих мэрских амбиций.
— Однажды, когда Николай Дмитриевич еще лежал в санатории имени Чкалова, я приехала его навестить. Обычно из него слова о работе невозможно вытянуть. А тут он был, видно, так взволнован, что сам рассказал. «Ко мне, — говорит, — генерал Юрьев приезжал». «Зачем?» — спрашиваю. А он: «Узнавал, есть ли в мэрии работа и сколько платят. Я ему сказал, сколько. А он ответил, что на ВАЗе в 10 раз больше получает. Да и день у нас ненормированный».
Николаю Дмитриевичу и Сазонов говорил, что лучше уйти, и Артяков к нему приезжал. А он не понимал, почему он не может доработать свой срок, завершить какие-то начатые дела? К чему эта спешка? И ведь предупреждали его все самарские, не свои…
— Казалось, у них с губернатором было взаимопонимание.
— Да, Николай Дмитриевич всегда ему помогал. В выборах тех же. Даже, бывало, когда за городом находится, обязательно приедет помочь, если Титов просит. Не знаю, почему он так с ним обошелся.
— Вас сегодня кто-то поддерживает из друзей мужа?
— Двое-трое людей остались со мной в таких же отношениях, в каких были всегда. И мои подруги, которые не вхожи в нашу так называемую городскую элиту. Они всегда рядом. Когда после обыска мне страшно было одной оставаться, они по очереди со мной тут ночевали.
— Чего вы боялись?
— Понимаете, обыск этот, как в кино был. Как будто не всерьез ребята его проводили. Поверхностно. Искали документы и деньги. Не нашли. Зато нашли гильзу. Но ведь я накануне генеральную уборку делала — как она туда могла попасть?
Скрывать нам нечего. Мы живем скромно. Но я стала бояться, как бы не подкинули чего. Тем более за домом следили.
— А вы замечали эту слежку?
-У нас рядом есть дом, там живет старик одинокий. Жена у него умерла. Скорей всего оттуда и велось наблюдение. И я стала замечать, что слишком уж часто «скорая помощь» стала ездить. Какой-то парень все ходил неподалеку от нашего дома. Интуитивно я чувствовала, что тут что-то не то. Не могу сказать, что замечала наблюдение, но что-то такое чувствовала. О прослушке мы тоже наверняка не знали, но знакомые говорили: «Смотрите. ничего важного по телефону не обсуждайте». А Коля никогда и не пользовался сотовым. Он начал им пользоваться, только когда поехал в санаторий.
— Как ваш муж отреагировал на обыск?
— Он был уверен, что это какое-то недоразумение. Когда его уводили, он даже ключи от дома с собой взял. Я, мол, через день-два вернусь. Возьму на всякий случай ключи. Чтобы в случае чего тебя ночью не будить…
— Как ваши знакомые, которые имеют отношение к городской элите, отнеслись к событиям, коснувшимся вашей семьи?
— Да они просто перестали со мной общаться. Перестали приходить, звонить. Просто шарахаться стали. Бояться.
— Чего они боялись?
— Боялись, что их тоже сочтут причастными к этому делу. Запачкаться испугались. Даже сочувствия никто не выразил. Чисто по-человечески.
— Но если у человека чистая совесть, как его может запачкать сочувствие?
— Все понимают, какая у нас правоохранительная система. Если смогли Уткина подставить, значит, могут и других. Вот и держатся на всякий случай подальше. Я как-то весной в «Руси» встретила Веру Жилкину. Так она меня спросила: «Нина, это правда, что Николая Дмитриевича оперировали?» Я ответила: «Вера, у меня нет слов». Развернулась и пошла прочь. Если эти люди, которые знают нас, думают так, то что говорить об остальных? Один только бизнесмен пришел, не побоялся. Сказал: «Я в шоке. Держитесь». Ну и те несколько друзей, которые оказались друзьями не только на словах.
— Вы имеете в виду Владимира Гусева и Хетага Тагаева?
— Да. Это очень порядочные, смелые и честные люди.
-Мэр действительно предлагал место первого вице-мэра и Гусеву, и Тагаеву?
— Николай Дмитриевич доверяет троим: Надежде Хитун, Хетагу Тагаеву и Владимиру Гусеву. Хитун и Гусев отказались — каждый по своим причинам. Ренц бы смог, но Ренц отказался тоже. Хетаг Тазаретович — мужественный человек.
— Почему мэр не заговорил о кандидатуре Тагаева в тот момент, когда ему на подпись приносили бумаги по Иванову?
— Он не знал, как тот на это посмотрит, он не хотел его подставлять, боялся, что он потом будет на него в обиде. Проверки начались в городе — и все ушли в подполье. Он фактически остался один. Адвокаты сегодня — его единственная связующая с миром нить. Только через них он может общаться со всеми нами. Представьте, каково человеку, который всегда был в эпицентре событий, оказаться в изоляции? Ему нельзя приносить книги и, боже упаси, газеты. С ним в камере сидят еще трое мужчин, они постоянно меняются. В камере постоянно жарко, душно. И отсутствует любая информация, кроме той, которой позволяют просочиться.
— Например?
— Например о том, что прокурор Денисов обязательно его посадит. Что для прокурора это дело — вопрос жизненно важный, не проявит себя, может и места этого лишиться. До него доходит та информация, которая может последнюю надежду отнять. Как тут не сомневаться?
— Как вы думаете, почему такой жестокий прессинг в отношении вашего мужа был предпринят? Вряд ли место мэра, за которое вполне законно можно было начать бороться в 2008 году, стало таким мотивом.
— Он собирался сделать кадровые перестановки в мэрии.
— Но масштаб операции, которая была развернута против него, вряд ли по силам местным недоброжелателям. На одной из пресс-конференций он заявил, что знает имена тех, кому выгодно «земельное дело», и напишет об этом на пенсии в своих мемуарах.
— Это было роковое заявление, я думаю. Мне он сказал: «Я понял, кто есть кто. Все познаются в беде». Видимо, кому-то не нужно было, чтобы он что-то рассказал.
|
Вход
|
Загрузка ...
