Любопытные страницы жизни праздничного дерева

   Казалось бы, ну что нового можно сказать о привычной спутнице Рождества и Нового года? Вроде все давно написано. Однако доктору филологических наук Елене Душечкиной удалось открыть малоизвестные и чрезвычайно любопытные страницы жизни новогоднего дерева.

Новогодняя елка стала рождественской…

— Вообще-то я специалист по истории литературы, но когда писала диссертацию о русском святочном рассказе, — объясняет Душечкина, — собралось множество материалов о приключениях елки в России. Так и возникла книга «Русская елка».
   Начнем с Петра Великого. Он действительно повелел украшать города елями. Причем устанавливать их следовало не внутри помещения, а снаружи. И делалось это не на Рождество, а в честь наступления Нового года… Но после смерти царя-реформатора указ соблюдали лишь питейные заведения: по елке на крыше или на колу опознавались кабаки.
   А в XIX веке с легкой руки петербургских немцев елка в России стала символом Рождества. Одной из главных противниц этой моды стала Православная церковь. Это сейчас под Рождество елки появляются в храмах, Святейший патриарх Московский и всея Руси Алексий II встречается с детьми на празднике — Патриаршей елке. Но в XIX веке Святейший синод издавал указы, запрещавшие проведения елок в школах и других общественных местах. В домах духовенства елок не ставили. Причина этого неприятия, по мнению Душечкиной, была и в стремлении защитить общество от чужеземных влияний, к тому же протестантского толка. Кроме того, в русской традиции ель — символ отнюдь не только праздника: на похоронах ее «лапами» устилали дорогу гробу.
   Тем не менее елочный прогресс нельзя было остановить. Их ставили тайно (от детей), украшали свечами в металлических подсвечниках, вешали конфеты, пряники, золоченые орехи… Стояла елка недолго: малыши сметали лакомства, нещадно ломая елку, — и ободранное дерево выбрасывали либо сжигали.
   Новый обычай породил и целый жанр святочных рассказов. Его героем становился бедный замерзающий ребенок, чужой на этом празднике жизни. Стоя у окна, он любовался чужой елкой и в конце концов умирал, отправляясь на елку к самому Христу. Количество таких «произведений» накануне Рождества, по мнению современников, превосходило все разумные пределы. Елена Душечкина цитирует несколько пародий тех лет: «Возле них стоял мальчик, и вовсе не нужно было обладать исключительной прозорливостью, чтобы узнать в нем знаменитого замерзающего мальчика. Он продрог в эту холодную рождественскую ночь, и теперь затяжка папиросой могла оживить его окоченевшие члены».
   Любопытно, что критики елок еще сто с лишним лет назад прибегали к экологическим аргументам. Протестовали против безжалостной и бессмысленной вырубки лесов. Прислушиваться к этим голосам никто уже и не думал. Во второй половине ХХ века свечи заменили электрические гирлянды. Подарки (книжки и игрушки) уже не вешали на дерево, а клали под него. Да и стояла елка в воде по многу дней.

…и наоборот
   После революции 1917-го елочка попала под пропагандистский топор в годы набиравшей силу антирелигиозной кампании. Но в 1935 году ситуация неожиданно изменилась. Как пишет Душечкина, за несколько дней до наступления Нового года в газете «Правда» появилась заметка выдающегося деятеля Коммунистической партии Павла Постышева. Он возмущался перегибами, в результате которых дети рабочих и крестьян были лишены чудесного праздника. Постышев призвал комсомольцев организовать елки. Статья носила вполне директивный характер — и немедленно началась елочная «кампания».
   Я заглянул в подшивку «Известий» за декабрь 1935 года. Там не было ни слова о предстоящем празднике — лишь пленумы, доклады и сложности международной обстановки. Зато номер от 1 января 1936 года был украшен добрым шаржем Бориса Ефимова. Павел Постышев с длинной бородой Деда Мороза несет в руках украшенную елочку, а за спиной мешок, в котором подарок — «Дворец пионеров».
   На другой странице заметка: «Несколько тысяч ребят плотным кольцом окружили вчера вечером большую елку, устроенную Центральным парком культуры и отдыха. Семиметровая елка была установлена в центре катка и окружена 30 маленькими деревцами. Елку украшали 200 электрических свечей и множество подарков — мячи, барабаны, модели самолетов, другие игрушки. Елки были организованы во всех парках культуры и отдыха, в большинстве школ и во многих жактах. На московских рынках за два дня было продано более 50 000 елок». Вот так елка вернулась — и стала, как при Петре, исключительно новогодней. 29 декабря 1937 года в «Известиях» была публикована фотография елочного базара на площади Маяковского. 31 декабря газета сообщила: «В Ленинграде в новогоднюю ночь во Дворце пионеров засверкает 170 елок», «в Днепропетровске детский магазин «Книгакультура» ежедневно продает елочных украшений на 2500-3000 рублей. Профсоюз металлургов отпустил для организации елок 20 000 рублей…»

Так какая она: рождественская или новогодняя?
   «Я бы не стал так остро ставить вопрос, — говорит представитель отдела внешних церковных связей Московского патриархата священник Михаил Прокопенко. — Никаких канонических правил в отношении елок нет, это просто народный обычай. Но замечу, что елка в советское время стала средством проповеди среди мира, который заставлял забыть о Христе. Напоминания о Нем. И сейчас она тоже играет миссионерскую роль. Детей возят на рождественские елки. Не все православные празднуют Новый год, хотя новолетие — хороший повод для подведения итогов, повод задуматься о своей жизни. И в эту ночь православному полезно помолиться. В нашем храме, кстати, служат литургию в новогоднюю ночь, прямо в 24.00».
   У самого отца Михаила трое детей. «Мы ставим елку к Рождеству. Числа 4-5 января. 6 января — сочельник, и времени для этого нет — полдня в храме. Но еще раз замечу, никаких специальных правил установки и украшения рождественской елки нет». А как быть с подарками? И тайной? Пресс-секретарь Московской патриархии священник Владимир Вигилянский говорит: «У меня трое детей и шестеро внуков. В нашей семье такой игры — «что ты хочешь от Деда Мороза?» — никогда не было. Подарки клали под елку, как правило, ночью. А сейчас внукам просто дарим — от бабушки и дедушки».
…В наше время елка — привычная и желанная гостья у всех. Она и новогодняя, и рождественская. Стоит долго, часто даже чересчур долго, что послужило в свое время поводом для анекдота, который вспомнила Душечкина:
— Мужчина жалуется друзьям: «Жена пристала — выкинь елку да выкинь елку. И вот все 1 мая выходят из дома на демонстрацию с цветами, один я, как дурак, с елкой…»

Дети ломали дерево, хватая подарки

   Сахарные. «В кондитерской-кофейне г. Доминика продаются прекрасные елки со всем убранством и множеством сахарных игрушек. В кондитерской г. Излера продаются также превосходные елки, парижские картонажи и игрушки».

(Из газет, 23 декабря 1841 года)

Падающие. «Елка уже упала, и десятки детей влезали друг на друга, чтобы достать себе хоть что-нибудь из тех великолепных вещей, которые так долго манили к себе их встревоженные воображеньица».

(Очевидец, вторая половина ХIХ века)

Потолочные. «Вы видели елку на потолке? Мы жили под такой елкой, под ее разливающимся мерцанием, манящим и успокаивающим, и любовались ею долгие зимние месяцы несколько лет подряд».

(Очевидец, о елках в московской коммунальной квартире 50-х годов прошлого века. Елка свисала с потолка, упираясь в него «ногой»)

Пропащие. «Ведь эти елки такая же пустая трата леса! Вот хоть бы в Петербурге примерно 20 000 домов: положить на каждый дом по две елки: будет 40 000 елок! А в домах бывает по десяти, по двадцати квартир — Боже ты мой! Сколько будущих домов, судов, телег, саней, посуды и всего прочего погибает даром!».

(Писатель Иван Гончаров)

Ватные. «Аптекарским нетающим «снегом» (ватой, посыпанной бертолетовой солью) покойная мама окутывала красноватый ствол рождественской елки».

(Поэт и писатель Анатолий Мариенгоф)

(Цитаты из книги: Душечкина Е. Русская елка. СПб.: Изд. «Норинт»)